На первый взгляд, человек с диагнозом БАС (боковой амиотрофический склероз) не может ничего. Постепенно, когда болезнь прогрессирует, он лишается возможности ходить, двигать руками, говорить, есть самостоятельно… Однако и таким людям подвластно многое, ведь все барьеры – лишь в нашей голове, уверена генеральный директор благотворительного фонда «Живи сейчас» Наталья Луговая. Это уникальная организация, которая помогает пациентам с диагнозом БАС. В России таких фондов больше нет.
«Что мы фондик не поднимем?»
— Расскажите, как был образован фонд. Известно, что это произошло в 2015 году, но хотелось бы узнать подробности.
— На самом деле история фонда началась ещё в 2010 году, когда появилось первое микросообщество врачей, пациентов и их инициативных родственников, которые осознали, что в русскоязычном интернет-пространстве нет никакой информации про боковой амиотрофический склероз. Нет организаций, нет понимания, куда обращаться за помощью. Были буквально два инициативных врача, которые хотели помогать пациентам с БАС, – невролог Лев Брылёв и пульмонолог Василий Штабницкий. Врачи, пациенты и их родственники решили общими усилиями создать проект «Дыхание» при Марфо-Мариинской обители. Спасибо службе помощи «Милосердие», которая поддержала эту инициативу, потому что в то время в России невозможно было даже мечтать о паллиативной помощи или респираторной поддержке. На базе «Милосердия» планировали собирать деньги на дыхательные аппараты, чтобы была возможность помогать хотя бы единичным пациентам. Самостоятельно покупать такое оборудование было непосильно никому из подавляющего большинства людей, столкнувшихся с этим диагнозом, да и рынка оборудования для домашней вентиляции лёгких в России не было.
И параллельно с этим ребята-врачи изучали иностранные источники, пытались наладить контакты с коллегами из-за рубежа. Тогда же будущий сотрудник офиса Марина, живущая в США, узнала о том, что запускается проект «Дыхание», познакомилась с различными некоммерческими организациями, которые работали с такими пациентами. В эти организации люди отдавали использованное дыхательное оборудование после того, как их родственники умирали. Марина быстренько выстроила цепочку, и, если кто-нибудь летел из Америки, она ловила его за хвост и просила отвезти аппарат в Россию. Так начал зарождаться парк оборудования фонда.
В конце 2014 года волонтёрская и медицинско-пациентская тусовка стала настолько активной, что решила организовать конференцию по БАС. «Никогда такого не было в России, а вот мы возьмём и сделаем». В 2015 году нашли спонсора, который помог оплатить приезд зарубежных врачей. Компания Philips предоставила офис в субботу, чтобы пациенты могли приехать, послушать и пообщаться с врачами, как российскими, так и зарубежными. Эта первая организованная встреча сильно всех вдохновила, что в какой-то момент они решили: а давайте зарегистрируем фонд. Как часто бывает в нашей стране, вначале придумали, а уже потом стали искать способы, чтобы это реализовать.
В одной из инициативных семей был юрист, который смог профессионально проконсультировать по этому вопросу, стали собирать документы, писать первый устав и подавать документы на регистрацию в Минюст. Фонд зарегистрировали, но ещё несколько месяцев он продолжал существовать формально, пока там было некому работать и некому планировать, для чего организация нужна.
И тут, опять же, волей случая появляется семья, у которой в прошлом мама умерла от этого диагноза. Они очень хотели помогать людям с БАС, но делали это выборочно: где-нибудь в социальной сети увидят, что кто-то написал, что у него боковой амиотрофический склероз, и быстренько покупают ему аппараты, питание, коляску. Наши ребята съездили на встречу с этой семьей, познакомились, рассказали им идею фонда. Это укрепило их желание продолжать помогать более сознательно. В то время уже начали собирать первую команду фонда, искать варианты, каким образом это реализовывать.
— Как вы пришли в фонд «Живи сейчас»?
— Я пришла в фонд в 2017 году. До этого я пять лет возглавляла благотворительное собрание «Все вместе», которое объединяло топовые московские фонды, где занималась в основном инфраструктурным развитием. Когда я решила сменить работу, то получила предложения от целого ряда фондов. Ни про «Живи сейчас», ни про БАС я тогда не слышала. Сам фонд совсем недавно вступил в ассоциацию «Все вместе», и я не успела с ним познакомиться. Мне объяснили, что команда там классная, есть деньги, но не хватает структурности и организованности. Для меня это был очень понятный запрос, потому что до того, как я в 2013 году пришла в благотворительность, я 15 лет занималась антикризисным менеджментом, вытягивала компании из банкротства или запускала стартапы.
Я встретилась с ребятами, и они меня замотивировали. Но меня очень пугало, что это паллиатив. Как общаться с этими людьми, когда они не могут говорить? Я решила: «Давайте я к вам на год выйду, за это время структуру поставлю, найду нового руководителя и отпущу вас с богом». На этом мы договорились со Львом Брылёвым. Он сказал, что в наше беспокойное время договариваться больше, чем на год, бессмысленно, поэтому такой вариант всех устроил.
Но не тут-то было! Сложности начались буквально сразу. Я ещё не успела получить документы из Минюста о назначении меня директором, когда столкнулась с первой сложностью: мне позвонили и сообщили, что будет задержка по выплате необходимых средств. Я задумалась, как же я людям зарплату выплачу. И тут я включила свою тревожность: «Что обо мне подумают? Пока у них был другой директор, зарплата была каждый месяц, а тут не успел новый директор прийти, и сразу задержка зарплаты». Чтобы всё выплатить, мне пришлось занять 3,5 миллиона рублей. И решила, что поговорю с этими донорами, и мы выстроим всё более органично, чтобы у нас не было кассовых разрывов и других провалов. Но встреча всё никак не получалась, нам какими-то кусками высылали деньги, а потом я судорожно кинулась писать всякие гранты.
И к этому времени уже была образована питерская служба в начальном варианте. И как раз первый грант мы написали для содержания московской и питерской службы. Мы его получили, я добрала ещё сотрудников. Мне казалось, что за пять лет в благотворительности я уже всё про это знаю. Что мы сейчас фандрайзинг не выстроим, фондик не поднимем? Фигня вопрос. В такой смешной иллюзии я в тот момент пребывала.
Потом вот случилось 23 июля 2018 года, когда мне позвонили представители донора и сказали, что у них забрали последний российский бизнес, поэтому они должны перестать помогать всем фондам, которые поддерживали. Они, конечно, пообещали вернуться, но сказали: «Прямо сейчас на нас не рассчитывайте». И это был такой прекрасный день, когда я поняла, что на счету 34 тысячи рублей, а при этом в двух городах 87 человек на зарплате. Что делать – вообще непонятно.
Ну и дальше все стало по нарастающей закручиваться, закручиваться, и вместо обещанного года прошло уже почти семь лет. За это время, к сожалению, те люди, которые стояли у основания фонда, ушли, либо умерли, либо уехали из страны. И уже в прошлом году стало окончательно понятно, что кроме меня этот фонд никому не нужен. Я из наёмного сотрудника я оказалась практически владелицей фонда.
«Стивен Хокинг? Нет, не слышали»
— Вы уже завели разговор про финансовые дела. В начале был донор, который ушёл из страны. За счёт чего сейчас живёт фонд?
— Фонд живёт за счёт пожертвований физических лиц и грантов. Мы пытаемся выстраивать корпоративный фандрайзинг, но здесь сталкиваемся с довольно ожидаемыми сложностями. Например, очень мало компаний, особенно крупных, имеют медицинские направления. Промышленные компании больше направлены на социальную сферу, которая больше понятна людям, готовы помогать сиротам, домам престарелых. Но даже если кто-то хочет взаимодействовать с медициной, то больше отзывается тема детей, и пока мы не нашли какую-либо крупную компанию, которая была бы заинтересована в системном взаимодействии с нами.
Мы составили портрет тех, кто нам чаще переводит деньги, – это женщины 35-50 лет со средним уровнем дохода, проживающие в крупных городах. В числе регулярных доноров часто бывают члены семей пациентов. Причём даже после того, как своих близких уже похоронили, они продолжают поддерживать фонд. Всегда лидируют женщины. Например, разговариваешь с каким-то мужчиной, он рассказывает о своей готовности поддержать фонд, но потом просто делегируют эти возможности жене.
— Самый известный пациент с БАС – это Стивен Хокинг. Помогает ли в вашей работе его медийная и научная известность? То есть, как среднестатистическому человеку объяснить, что такое БАС? Это болезнь Стивена Хокинга…
— Нет, этого нет. На моей практике, может быть, процентов 40 людей знают, кто такой Стивен Хокинг, а остальные – нет. Им приходится объяснять: знаете, был такой дядечка в коляске, скукоженный, разговаривал металлическим компьютерным голосом.
И тогда некоторые вспоминают, что, кажется, видели его в фильме или в мультфильме. А для очень большого количества людей этой личности вообще не существует.
— А в случае с компаниями образ Хокинга тоже не помогает?
— БАС оказался для меня очень большим вызовом, который мгновенно разрушил мои иллюзии и до сих пор продолжает их разрушать. Я за эти почти семь лет работы в фонде прошла, кажется, всех топов российской благотворительности и людей довольно знаковых, которые сейчас продолжают обещать, учить, наставлять. Но пока не нашла ни одного человека, который бы смог реально, действенно помочь выстроить устойчивый фандрайзинг в нашей организации. Все мои бесконечные консультации, которые я получала на протяжении многих лет, все менторские и консалтинговые услуги разбивались о невозможность реализовать предложенные идеи.
В 2022 году мы вместе с ВЦИОМ делали всероссийский опрос на тему, готовы ли россияне помогать тяжелобольным взрослым людям. А за пять лет до этого Mail.ru делал аналогичный опрос, и тогда результаты показали, что только 1,5 процента россиян считает важным помогать взрослым. Новый опрос показал, что за 5 лет количество таких неравнодушных людей выросло на 1,5 процента – теперь их 3 процента. Это хороший показатель. Но, с другой стороны, это ужас, что 97 процентов населения нашей страны не считает нужным помогать взрослым. А взрослые – это мы сами. Мы сами себе не готовы помогать.
И вот это вот больше импульсивная история, что деток, собачек, кошечек нам больше жалко, и поэтому мы пойдём и отнесём деньги туда. Ну и плюс, конечно, остро стоит вопрос осведомлённости. ВЦИОМ сделал другой интересный опрос: «Если у вас будет выбор пожертвовать человеку с онкологией или пожертвовать человеку с БАС, кому вы пожертвуете?». Ответ однозначный – онкология. Онкология более распиаренная, более понятная, каждый из нас уже сталкивался с этой болезнью, если никто не заболел в семье, то всегда найдётся какой-нибудь коллега, друг, знакомый, сосед.
Когда ты приходишь на любом уровне разговаривать с власть имущими людьми про БАС, есть два варианта реакции. Первая реакция: «Я никогда этого не слышал, никогда не видел». Да, был какой-то условный Стивен Хокинг, которого уже нет в живых. Да, был Шостакович, хороший композитор. Но при этом когда ты не видел и не слышал, сам не сталкивался с этим диагнозом, закрадывается сомнение: а точно ли надо вкладывать в него большие деньги. А ещё надо как-то объяснять это своим сотрудникам, особенно когда их несколько тысяч. Бизнес же, выбирая определённую социальную политику, должен аргументировать: мы делаем то-то, потому что считаем это важным. Объяснить, почему нужно поддерживать в онкологических больных или дома престарелых, довольно просто. А объяснить какой-то там странный диагноз гораздо сложнее.
И вторая реакция, если человек склонен к ипохондрии, он спрашивает: «Какие у БАС симптомы? Как это нет чётких симптомов? А какая профилактика? Как это нет профилактики? А кто в группе риска? В смысле, каждый взрослый на земле?».
И всё, у человека паника, у него на глаза падает пелена страха, ему так страшно с этим соприкоснуться, что он еле сдерживается, чтобы не сбежать. И дальше такие люди уже ничего не слышат. «Какая помощь, какие деньги, а если вообще вы единственный фонд, то не приходите на помощь никогда». Вот так это обычно работает.
«Для работы с БАС врачи должны стать инженерами»
— Вы уже начали говорить, что у вас там еще в самом начале начал формироваться фонд технических средств реабилитации. Расскажите, пожалуйста, какие технические средства нужны для пациента с БАС и насколько реально получить их в российской глубинке?
— Пациенты могут получить абсолютно всё, что нужно. Другое дело, что пока не отлажена система поставки, чтобы люди получали достаточное количество. Как только ввели первые правки к паллиативному законодательству, и появилась респираторная поддержка, мы сразу пошли работать по всем регионам. Мы заходили через конкретные пациентские кейсы, и до сих пор много работаем, помогая медицинским организациям на всех этапах и особенно при выборе оборудования, потому что мы знаем всех производителей. И в целом, каждый раз, когда в регионе появляется новый человек с БАС, мы его подхватываем и ведём по проторённым дорожкам.
Если в данный момент в регионе нет закупленного оборудования, мы выдаем своё, но при этом запрашиваем официальные документы, где обязуются в ближайшее время провести госзакупку и выдать аппарат от себя. И здесь мы им помогаем и с комплектацией, и с выбором производителей.
Прежде всего нужен аппарат для искусственной вентиляции лёгких (ИВЛ) и к нему множество различных масок, фильтров, контуров. Это большая проблема, потому что мы видим то, как это реализовано сейчас: фактически врачи должны стать инженерами и разбираться во всем сами. Причём у аппаратов разных производителей будет разное количество фильтров. И врач для того, чтобы составить заявку в Минздрав на закупку, должен разобраться в этом. Такую информацию сложно удерживать в памяти, ведь врач обязан лечить, а не заниматься технической стороной вопроса. Но, к сожалению, пока это работает именно в таком формате.
Кроме аппарата ИВЛ важно выдавать откашливатель, потому что из-за того, что мышцы больного ослабевают, ослабевает кашлевой толчок, и пациенты с БАС начинают давиться едой. И простая крошка, попадая в дыхательные пути, может привести к аспирационной пневмонии. А это реанимация, высокая вероятность принудительной искусственной вентиляции, когда можно будет дышать не через маску, а появится трахеостома.
Очень важно для людей с БАС своевременно устанавливать эндоскопическую гастростому для питания. В ряде стран для пациентов с БАС используют специальные механизмы, которые подключаются к человеку и автоматически по расписанию подают необходимое количество еды в желудок. И это в определённом смысле, конечно же, смогло бы разгрузить тех, кто ухаживает за больными, но в России пока не очень распространено.
Человеку с БАС нужны специальные медицинские кровати, электрические подъёмники, которые позволяют перемещать человека из кровати в коляску и наоборот. Нужны и средства общения – есть определённые разговорники, есть электронный аппарат Tobii, который необходим, когда человек уже не может ни голосом, ни руками выражать свои мысли. Этот аппарат настраивается на движение глаз и подключается к компьютеру или планшету.
«Диагноз принимают всего 15% пациентов»
— Пациент с БАС и его родные сталкиваются с диагнозом неожиданно. То есть человек много лет считал себя здоровым – и вдруг получает неизлечимую болезнь. Как можно принять этот диагноз самому человеку и его близким?
— Один из самых важных аспектов при этом – взаимоотношения в семье. Когда у человека совсем нет никакой поддержки, вероятнее всего, он либо не примет диагноз, либо застрянет в тяжелейшем депрессивном состоянии, и это продлится до самой его смерти. Когда очень конфликтные отношения в семье, когда много всяких разных спорных моментов, это всегда работает против. До стадии принятия, по моим наблюдениям, доходят процентов 15. Остальные либо застревают в гневе, либо в торге, либо в депрессии, либо в отрицании.
Это хорошо видно по нашим пациентским чатам. Вот у нас сейчас автоматическая система встраивания человека: он подаёт заявку на сайте, а дальше уже включается CRM-система, которая сразу формирует его карточку. Координатор добавляет его в наш чат, где есть возможность задавать вопросы, обсуждать насущные проблемы, перенимать опыт людей, столкнувшихся с этим заболеванием. И там у нас сейчас человек 1300…
У нас не так давно произошла интересная история. Я прихожу в чат с радостью: «Ребята, вы представляете, после семи лет мучительной работы наконец-то в Минздрав ушли финальные версии клинических рекомендаций по БАС. Это значит, что все профильные медицинские ассоциации одобрили наши клинические рекомендации, осталась финальная подпись Минздрава. И у нас с вами появится полноценный документ, который позволит нам ещё более усердно работать в регионах, отстаивать ваши права, добиваться разных положенных вам вещей». Мы действительно очень ждали эти клинические рекомендации. С их помощью у врачей появятся чёткие мануалы, что они могут сделать для ассоциации БАС, какие у них есть возможности. В чат пришли ровно девять сообщений с положительными эмоциями. После чего стали писать: «Не, ну, новость, конечно, хорошая, а по исследованиям есть какие-нибудь изменения? Можно хотя бы один шажочек сделать в сторону пациентов?» и так далее.
Ребята, как же сложно быть, оказывается, благодарным. Вас не хватило даже на полчаса, чтобы порадоваться чему-то? И такое отношение наблюдается уже давно. Раньше не было паллиативной помощи, постоянно были скандалы, что пациенты никому не нужны. Появилась паллиативная помощь, начались скандалы в пациентских чатиках, что по закону она есть, а фактически не работает. Вы хотите, чтобы пришёл волшебник, махнул палочкой и всё за вас решил?
Бывают такие случаи: в каком-то регионе не работает система, мы готовы помочь, составляем жалобу. Задача пациентов и их родных – просто распечатать документ и отнести его по определённому адресу или, даже не распечатывая, поставить свою подпись и в электронном виде отправить. Но этого чаще всего не происходит: в среднем, из 100 заявлений в инстанции уходит примерно процентов 30. Люди говорят, что или им некогда, или они боятся, что после жалобы для них ничего не будут делать. Я спрашиваю: «А сейчас для вас что-нибудь делают?». Мне отвечают, что ничего не делают. Такие случаи показывают, что люди гораздо больше получают удовольствие от того, чтобы сидеть и жертвить, чем реально что-то менять в своей жизни. И поэтому до стадии принятия диагноза доходят единицы.
Очень любопытно, когда ты видишь трансформацию человека, замечаешь, как меняется его отношение, и от вопроса «за что мне это?» он переходит к вопросу «зачем мне это?». И тогда видишь, как они реально начинают жить. Причём некоторые из них рассказывают: «Я только после столкновения с болезнью понял, что начал жить, потому что всё остальное время постоянно что-то делал, кому-то угождал, занимался работой, которую ненавидел, жил в семье, в которой был не нужен». Ценность жизни как будто увеличивается в разы.
«Снимать кино, прыгать с парашютом и заниматься веб-дизайном»
— Расскажите, пожалуйста, о ваших пациентах. Как они могут работать, могут ли они вообще работать? Как жить с этим диагнозом, если у тебя не двигаются ни руки, ни ноги? Как они социализируются в этом мире, уже получив диагноз БАС?
— На самом деле все ограничения по поводу невозможности социализации – исключительно в голове. Мы живём в то время, когда вариантов удалённой работы такое немыслимое количество, что надо быть очень ленивым и немотивированным, чтобы такой вариант не найти. Конечно же, стоит учесть, что наши пациенты – чаще всего взрослые люди 40-50+, и они обычно не хотят учиться чему-то новому. Им свойственно бояться перемен, и с годами они приучают свой мозг быть абсолютно ленивым. Им гораздо интереснее жалеть себя и рассказывать, как им тяжело, какая у них бедная и несчастная жизнь.
У тех же, для кого важно как-то продолжать развиваться, нет сложностей. Мы помним, что Стивен Хокинг работал практически до последнего дня своей жизни, а он умер в 76 лет. Мы на одну конференцию привозили режиссёра из Скандинавии, и он снимал документальный фильм про своего коллегу-режиссёра, который заболел БАС и успел до своей смерти полностью отснять и спродюсировать целый фильм. То есть он к тому времени точно так же был неподвижным, передвигался на электрической коляске, не говорил, но это не помешало ему руководить всей командой. Если посмотреть на зарубежный опыт, чем только люди с БАС не занимаются: и путешествуют, и с парашютом прыгают, плавающих с аквалангом я пока не видела, но я думаю, что, если поискать, и такие найдутся.
— Есть ли у вас сейчас такие люди?
— У нас есть примеры, когда ребята управляют только глазами, уже много лет не разговаривая, не имея работающих рук, занимаются веб-дизайном, работают с сайтами. Была такая пациентка Наиля, которая до болезни работала педиатром, а в последние годы жизни стала оператором в «Лизе Алерт» и, глазами управляя компьютером, помогала разыскивать людей. У нас есть Дима Донской, который много лет на трахеостоме, давно не управляет ни руками, ни голосом, но занимается веб-дизайном. Нам он делал макеты для фонда. У нас есть архив ушедших, и мы для него каждый год делаем видео из фотографий умерших пациентов. Дима ведёт этот архив, каждый год монтирует видео для него. И, насколько я знаю, он продолжает подрабатывать.
Есть Таня Шестимерова, которая является нашим бессменным лидером и своим примером показывает, что с этим диагнозом можно долго жить (Татьяна живёт с диагнозом БАС около 25 лет – прим. ред.). Я иногда смотрю на Шестимеровых и не понимаю, откуда у них столько сил, потому что Таня с мужем Пашей круглосуточно находятся в каком-то бесконечном потоке людей. Они отзываются каждому новичку, который к ним обращается, делятся своим меню, физическими упражнениями и разными знаниями и навыками. Они, конечно, невероятные вдохновители, открытые в этом плане люди, которые поддерживают огромное количество пациентов, столкнувшихся с БАС.
Есть Света, которая много лет занималась зоозащитой, у неё до сих пор, как она это называет, пара десятков хвостов. Но, если я правильно помню, она ещё с ходунками понемножечку передвигается и продолжает ухаживать за животными, собирать деньги на них, пристраивать их куда-то.
«Свою опору ты должен выстроить сам»
— Какие есть юридические пробелы в законодательстве, которые надо бы устранить, чтобы облегчить жизнь людям с БАС?
— Я бы не рассматривала с точки зрения чисто юридических аспектов, я бы сказала, что здесь есть ключевые моменты, которые пока невозможно решить росчерком пера или распоряжением. Например, в России нет единого регистра пациентов с БАС. И нам недостаточно его только создать, а очень важно на местах научить неврологов, как с этим регистром работать. Потому что он станет рабочим инструментом только при условии, что врач несколько раз в год по каждому пациенту заполнит определённые показатели, заведёт шкалы, проконтролирует изменения.
Всё ещё остается довольно острой проблема выдачи наркотических препаратов – в нашем случае это вопрос выписки морфина, который купирует людям с БАС одышку. Неврологи очень боятся сложностей с наркотическими рецептами, поэтому врачам проще отказать, чем сидеть и разбираться, где он должен не забыть поставить запятую, чтобы его не посадили в тюрьму.
Всё ещё остаются открытыми вопросы информирования. Мы в скором времени собираемся проводить конференцию, планируем привезти главных внештатных специалистов из 15-20 регионов и будем обсуждать ключевые проблемы, с которыми сталкиваются неврологи в регионах. Мы уже отмечаем очень низкую информированность неврологов о существовании паллиатива в России. А в рамках неврологии в России практически нет вариантов помощи. Сейчас только-только возникла вероятность, что в свободной продаже появится дженерик, один из первых зарегистрированных препаратов, который за рубежом выписывают для людей с БАС. Но пока не очень понятно, насколько он будет посилен, потому что для большинства семей покупать препарат за 50 тысяч в месяц нереально.
— Что вам помогает сохранять оптимизм?
— Сохранять оптимизм у меня получается далеко не всегда, и до недавнего времени у меня была довольно серьёзная депрессия. Много лет подряд я занимаюсь темой саморазвития, самопознания. В кабинет психоаналитика пришла где-то в 1999-м году, когда это ещё не было так популярно и считалось, что только психбольные ходят к психологу. У меня токсичная работа, поэтому три часа в неделю у меня обязательно личная терапия. Я очень много учусь и много в целом занимаюсь своим состоянием и созданием внутренней опоры, к примеру, в прошлом году закончила магистратуру по психологии личности.
Я осознаю, насколько жизнь травматичная штука. Мне кажется, это исключительно наша внутренняя ответственность – выстраивать свою опору, которая позволяет не терять ориентиры, не терять любовь к жизни, чем бы ты ни занимался и в какой бы ситуации ни оказался.
Всего в России сейчас – от 12 до 15 тысяч пациентов с боковым амиотрофическим склерозом. Медики прогнозируют, что после постановки диагноза человек проживёт, в среднем, 2-5 лет. Около 10% пациентов с этим заболеванием живут 10 лет, и лишь 5% – 20 и более лет. Лекарства от БАС пока нет, но существуют методы лечения, которые могут замедлить потерю физических функций и улучшить качество жизни людей, страдающих этим заболеванием. Помочь таким пациентам легко – для этого нужно всего лишь зайти на сайт фонда «Живи сейчас».
Фотографии предоставлены фондом «Живи сейчас» и сгенерированы с помощью ИИ
